Разговор с Валиде подошел к своему завершению. Нисайем вместе с Айше Калфой вышла из покоев матери султана. Айше давала ей кое-какие наставления относительно того, как прислуживать Валиде, что от нее требуется. Ведь теперь Нисайем должна была прислуживать той, в которой возможно обретет союзника, а, быть может, со временем врага. Но, как известно говорят, что держать друга надо близко, а врага еще ближе. Однако разговор их был прерван. К ним подбежал, запыхавшийся один из помощников Ага-Кизляра. Он сказал, что султан будет смотреть новых девушек. Нисайем даже не могла поверить свои ушам. Не может быть все столь замечательно. Она, конечно же, поспешила к остальным девушкам, только вот когда вывернула из-за очередного поворота, то увидела у дверей мужчину, волосы которого были темны, а фигура напоминала фигуру воина, а не государственного деятеля, которые в представлении итальянки  постепенно округлялись с возрастом. Единственное она не могла видеть его лица. К тому же пришлось быстро опустить глаза, так как она прекрасно знала, что на султана без разрешения смотреть нельзя, тем более в его глаза. Ага-Кизляр заметивший ее издалека, сразу тихо стал допытываться
- Ты где пропадаешь? Все уже собрались, - ответом служила простая фраза
- Меня вызывала к себе Валиде, - мужчина махнул рукой в сторону двери, приказывая поторопиться. Нисайем, склонив голову, скользнула перед повелителем в двери и быстро расположилась в конце построения девушек. Она была недовольна. Конечно, ведь оказалась в самом невыгодном положении, самой последней. "А что если султан выберет какую-нибудь другую девушку, прежде чем дойдет до меня?" - вертелась тревожная мысль в светлой головке.  Султан тем временем приближался к ней, вот он всего в шаге от нее и сердце начинает учащенно биться. А вот он уже перед ней, он явно смотрит на нее - сердце замирает и практически сразу болезненно сжимается. Он проходит мимо! Он не обращает на нее внимания! Но нет, Нисайем  не собиралась сдаваться и упускать такой шанс. Чего бы это не стоило ей, нужно было обратить на себя внимание султана. Итальянка с силой дернула жемчужную нить, которая украшала платье, со стороны могло показаться, что от волнения. Жемчужины с характерным шумом рассыпались, некоторые покатились прямо под ноги султана. Девушка же спешно принялась собирать жемчуг прямо у ног султана. Но и этого было не достаточно. За это ее поругают, султан, может быть, посмеется и все. И тут в голове зазвучали слова матушки: "Сила женщины не только в красоте, но настоящая власть в глазах". Тетушка частенько повторяла, что Чиару наградил Бог красотой, а глаза ее подобные сапфирам, луне на небе, когда имеет голубой оттенок, могут пленить. Конечно, наложница знала, что за ту дерзость, которую она собиралась сделать, якобы не умышленно, а по незнанию, ее накажут скорее всего. Она поднимал одну из последних жемчужин, когда неожиданно для всех подняла голову, и взгляд серо-голубых глаз устремился прямо в глаза султана, который за ней наблюдал. Признаться, итальянка, когда планировала свое возвышение, думала лишь о том, чтобы султан был ей приятен как мужчина, чтобы не приходилось себя насиловать, но она совершенно не ожидала, что ее сердце сыграет с ней злую шутку. Она словно выпала из реальности в тот миг, когда ее глаза встретились с яркими небесно-голубыми глазами. Такое ощущение, что словно небо наградило султана, подарив ему частику себя, и сейчас в его глазах девушка видела именно небо. Казалось, прошла вечность, на землю же ее вернул Ага-Кизляр
- Опусти глаза, бестыжая, - прошипел мужчина. Личико же Нисайем приняло виноватое выражение, но в тоже время не было предобморочного испуга, который многие бы испытали. Она  тихо промолвила
- Простите, я не знала, что нельзя смотреть в глаза Великого Султана. Но теперь понимаю почему, - а Ага-Кизляр уже обратился к султану
- Светлейший султан,  простите нас, недоглядели. Эта наложница будет наказана, - он замолчал, ожидая либо слов, что так тому и быть, либо пожелания как должна быть наказана девица. Нисайем же надеялась, что сей поступок ее был оправдан, что то, что она почувствовала, коснулось и султана, так словно небо встретилось с луной.

Отредактировано Нисайем (2012-02-17 17:09:50)

В тот момент, когда они смотрели друг другу в глаза, Нисайем казалось, что султан тоже что-то испытал или ей хотелось в это верить. Однако все ее мечты и надежды тут же были разбиты суровым голосом и короткой фразой. Будет наказана. Что ж, как говорится, лучше жалеть о содеянном, чем о том, чего не сделал. Опрометчиво и быть можно поспешила, но ведь ей отчего-то казалось, что все будет именно так, как она напланировала. Признаться, итальянка немного расстроилась, но не сдалась. Что ж она проиграла сражения, но обязательно выиграет войну.  Взгляд Ага-Кизляра не сулил ничего хорошего, но более ее волновала реакция Валиде, когда Калфа ей сообщит, а она уж сообщит и еще приукрасит, если действительно ревнует к тому, что теперь итальянка будет прислуживать Валиде тоже.  А будет ли после того, что сделала? Девушки в гареме перешептывались, глядя на новенькую, кто-то посмеивался, кто-то неприязненно ворочал нос, кто-то наоборот завидовал и восхищался смелостью. Стоило султану покинуть зал, как он превратился в улей. Однако этот день точно можно было назвать "Днем потрясений". Послышался голос султана и Рифат-Ага поспешил к нему, а в зале стихло. Все по-прежнему бросали косые взгляды на наложницу, что учудила подобное.
Нисайем, смотрела на жемчужины у нее в руке, а из головы отчего-то не шли глаза небесные. Тем временем в зал вернулся Ага-Кизляр и направился к наложнице.  Она не слышала, как он к ней подошел, оттого-то чуть вздрогнула. Но так же быстро, как неудовольствие султана сбросило ее с небес на землю, платок, переданный ей, и слова Ага-Кизгляра вернули ей крылья. Она приняла платок, а рядом стоявшие девушки пораженно выдохнули. Но теперь уже гордо взирала на них Нисайем. Она добилась своего. Этой ночью султан призывал ее к себе. Милостью Аллаха это будет не последняя ночь, и она подарит султану сына.
- Я постараюсь более не допускать подобных ошибок, уважаемый Рифат-Ага. И благословит Вас Аллах за то, что вы принесли мне столь чудесное известие. - Она вручила ему свои жемчужины в знак признательности. Ага-Кизляр подозвал своего помощника и поручил ему организовать и проследить за приготовлениями Нисайем к вечеру, сам же собирался дать ей кое-какие наставления, чтобы больше подобных случаев не было. Это ей еще повезло, что она приглянулась султану. Следуя за помощником Ага-Кизляра, Нисайем ощущала, как волнение поселилось внутри. Она приложила платок султана к губам, так что никто не мог видеть улыбки, что засияла в этот момент. Маленькая победа и дай Аллах первая на пути множества других. Она еще не знала, сколько неприятностей ей принесет сегодняшняя милость султана.

Времени было на подготовку не так и много. Порою приготовления могли длиться целый день. Благо, прежде чем дарить Нисайем султану, персидские служанки ее подготовили. Именно поэтому времени до момента, когда ее поведут по Золотому пути, было достаточно.  После хамама, ей подобрали платье практически белоснежное с едва уловимым оттенком голубого, так что одновременно одеяние оттеняло цвет ее волос и подчеркивало цвет глаз, так что они казались еще более голубыми, а оттенок серого словно скрылся в них.  Ее причесали и красиво уложили волосы, украсив их изящным украшением, которое напоминало тонкую нить, листики которой сделаны из светлого топаза. Из такого же топаза было и ожерелье. Когда взглянула Нисайем на себя в зеркало, то признаться удивилась сама, не думая, что может выглядеть лучше, чем раньше. Итальянка была счастлива и в то же время странное ощущение волнения испытывала. Она же сама стремилась попасть в покои султана, рисовала будущее свое, а сейчас отчего-то ей было страшно. Наверное, от того, что в мечтах султан был всего лишь воплощением ее желаний, он не был живым человеком, был лишь образом, а теперь, думая о нем, она могла видеть его лицо и его глаза, которые запали в душу.
Тем временем пришел Рифат-Ага, который должен был проводить ее до дверей покоев султана. По дороге он давал девушке последние наставления, боясь, как бы она чего опять не вытворила, а ведь второй раз ей не сойдет с рук проступок. Султан справедлив, милосерден, но дважды не потерпит неуважения к традициям.
Нисайем по началу оглядывалась по сторонам, любуясь дворцом: "Так вот какой он Золотой путь", при этом умудрялась внимательно слушать, потому что ошибаться не хотела. Плохо, что так рано она попала в покои, потому что если бы чуть позже, то она бы узнала, что нравится Баязету, как ему угодить. Теперь же ей придется действовать по наитию. Она только чуть кивала на слова Ага-Кизляра. Тем временем к ним присоединилась Калфа, которой Ага-Кизляр и передал девушку. Айше Калфа сейчас была доброжелательна, наставляла ее и ободряла. Чем ближе они приближались, тем сильнее волновалась Нисайем. Она почувствовала легкое прикосновение руки и чуть улыбнулась в ответ Калфе. Пожалуй, более всего пугала неизвестность. И пускай она знала что ее ожидает, но ведь она никогда прежде подобного не испытывала и не была близка с мужчиной. Зато сколько ужасных историй она слышала от подруг и подруг тетушки. Сколько было насилия в семьях цивилизованной Италии, а как часто еще юных девушек выдавали за отвратительных стариков. Здесь ей  повезло, но что и как по традициям османов ей только предстояло узнать. Как и предстояло открыть, что любовь на всех языках звучит одинаково.
Тем временем двери в покои открылись, а итальянка наклонила голову входя во внутрь. Она так и замерла у дверей. Признаться, ей казалось, что она слышит собственное сердце, и более того ей казалось, что даже султан мог слышать его. Она не видела его лица, но то как он стоял спиною к ней, как неспешно повернулся, словно говорило о его спокойствие и даже безразличии. Но стал бы он звать ее сюда, если бы был совершенно безразличен? Тем временем, как только светлейший султан повернулся, наложница медленно приблизилась к нему, не произнося ни слова, и присела. Взяв край одежды, она поднесла его к губам и поцеловала. Нисайем так и замерла в этой позе, в точности как учили ее Калфа и Ага-Кизляр. Странное ощущение, такого волнения и одновременно счастья она никогда не испытывала.

Нисайем ждала, что будет дальше, ждала первого прикосновения мужчины, которого еще сегодня утром и не знала. И все же она не ожидала, что это прикосновение ее обожжет. Она прерывисто вздохнула, когда рука Баязета коснулась подбородка, давая тем самым разрешение подняться, что наложница и сделала. Ей хотелось увидеть его лицо, его глаза, попытаться понять, что чувствует он сейчас, ведь от этого многое зависело. Она украдкой смотрела на него, надеясь, что за это ее не накажут, но не могла ничего с собой поделать. И вот то самое позволение, теперь она могла рассмотреть каждую его черту. Взгляд медленно скользнул от шеи к подбородку и выше, прошелся по лицу и остановился на глазах. В свете свечей султан казался не просто красивым, а таинственным. Баязет бы красив, но не той красотой, которая свойственна юности, его красота была не юношеской, а мужественной.  К нему притягивали и его уверенность, его сила, которую легко можно было ощутить рядом с ним.
- Признаться, Повелитель, мне не сказали, что оно означает, - нет, она не позволит себе от боязни стать похожей на призрак, такой же молчаливой и скучной, иначе больше не видать ей этих покое, не видать осуществления своей мечты и не видать Баязета. От чего теперь он и мечта стояли рядом, Нисайем не знала, да даже еще сама не осознала, что поставила их рядом. Его прикосновения такие нежные и неторопливые заставляли сердце едва не выскакивать из груди. Она уже приготовилась к тому, что сейчас его рука дернит за шнурок и случится то, ради чего ее привели сюда, но шнурок лишь ослабил платье над грудью. Султан же предложил разделить ужин. Признаться, Нисайем совершенно не хотела есть, да от волнения ей бы и крошка в горло не полезла, но не отказываться же. Непозволительная дерзость. Они направились к столу, он по-прежнему держал ее руку в своей. Это прикосновение одновременно и волновало и будто расслабляло. На столе оказалось множество яств, каких Нисайем никогда в жизни не видела и даже предположить не могла, из чего они сделаны. Баязет отпустил ее руку и, взяв со стола одну сладость, поднес ее к губам наложницы. Нисайем приоткрыла губки и взяла сладость в ротик, ненавящево так коснувшись губами пальцев султана. Сладость действительно оказалась вкусной.
- Очень. Никогда ничего подобного не пробовала, - произнесла итальянка, беря сладость со стола и поднося теперь ее к губам султана. На губах появилась улыбка. Не та улыбка, которая бы дополнила образ ангела, а скорее улыбка того бесенка, который сидел внутри ее, и которому сейчас было самое время немного проявиться. Радовало лишь то, что волнение и страх никогда не парализовывали Нисайем, иначе бы она пропала. К тому же само поведение Баязета успокаивало и позволяло волнению чуть поутихнуть, пусть и не исчезнуть совсем.

Нисайем действительно была счастлива и в такие моменты излучала радость. Сегодня с ней сразу случилось то, на что она надеялась в отдаленном будущем. Мыслила ли она что в первую же ночь в гареме, ее призовет к себе султан? Конечно, нет. И теперь она совсем не жалела о том рискованном поступке, что совершила днем. "Лови удачу за хвост", - так частенько говорил ее дядя, когда планировал очередное мероприятие, когда возможности  были рядом, стоило только чуть поусердствовать. Впрочем, о своей семье  ей совершенно не хотелось думать. Ей даже сейчас отчего-то не хотелось думать о будущем, о своих планах. Может быть, впервые за долго время она была просто счастлива и даже легкое волнение, а оно уже было таким, лишь предавало остроты счастья.  Рядом с ней был не просто султан, человек наделенный власти и от которого зависит его благополучие, не просто средство добиться высокого положения. Рядом с ней был мужчина, с которым она чувствовала себя в безопасности, и с которым ей было хорошо. Его улыбка ободряла и придавала сил.
- Тогда мне очень повезло, получить такое красивое имя, - с улыбкой произнесла Нисайем, подходя к Баязету - А что означает имя Баязет? - Произнесла наложница, стоя рядом с ним и глядя ему в глаза, прежде чем села на колени. От такой близости в сердце приятно кольнуло.  Она впервые произнесла его имя и произнесла его мягко, с нежностью.  Это имя отозвалось приятным теплом, которое разливалось по телу.  В голове крутились слова о том, что султан добр и справедлив.
-  Тогда стоит поблагодарить Püskürmek за старания - перековеркав слово, повторила итальянка, так как еще не очень хорошо освоила турецкий язык. И вместо повара и глагола готовить у нее вышло слово, переводящееся как извергаться.  Причем она решила, что это имя повара. Нисайем сидела спиной к Баязету, но не прямо, а чуть-чуть повернувшись, так что могла, если поворачивала слегка голову, увидеть его.  Яства же действительно выглядели красиво, и наложница представляла, что они еще и очень вкусны. Правда и есть их она все же не особо хотела. Но когда  Баязет предложил попробовать розовый лукум, она  взяла сладость и  положила в рот.  Вкус оказался приятным, но довольно необычным, так что даже не с чем было сравнить.
- Вы правый, мой Повелитель, это очень вкусно хоть даже и не понятно из чего сделано. А какая сладость ваша любимая? - Нисайем чуть обернулась, так чтобы видеть лицо Баязета. Она назвала его не просто Повелитель, а "мой Повелитель". Слишком пособственнически могло показаться, но, с другой стороны,  можно было трактовать как "и мой повелитель тоже, как и остальных". Он же действительно являлся повелителем всех и ее в частности. Какой смысл вкладывала она в эти слова оставалось загадкой.

Воин. Действительно в его внешности можно было увидеть воина. Баязет говорил об отце, и было видно, что он любил его и отец  возлагал на своего сына надежды. Наверное, это действительно прекрасно. Сама же Нисайем не знала, что такое любящая семья, что такое, когда родители гордятся тобою, возлагают на тебя надежды, любят тебя. От того ей так легко было отказаться от своей прошлой жизни, где ее ничего не держало. И от того она так стремилась в этой новой жизни занять лучшее место, чтобы не повторить прошлого. Но сейчас рядом с Баязетом, она впервые ощущала как это, когда тебе просто хорошо, без опасений и страхов. Она услышала его смех, и в этот момент лицо правителя преобразилось. Перед ней сидел красивый мужчина, смех которого отзывался радостью и в ее сердце. Хотя и легким удивлением тоже
- Я что-то не так сказала, мой Повелитель? - Правда, очень скоро все стало понятно. Когда султан поправил ее, Насайем повторила по слогам
- Пы-сыр-мек, - и слегка ойкнула, когда  мужчина пояснил ей, что она на самом деле сказала. Его палец накрыл ее губки, и она улыбнулась, выражение лица было сейчас крайне забавным. Заразительный смех, наполнил комнату. У нее даже и в мыслях не было думать, что султан смеется над нею, а если и так, то разве не лучше, если он будет смеяться, чем гневаться. 
- Представляю выражение лица несчастного повара, если бы я к нему так обратилась, -  когда смех стих, произнесла наложница и с интересом стала наблюдать, за каким лакомством потянулась рука Баязета. Он снова предлагал ей съесть лакомство из его рук и, признаться, этот жест нравился Нисайем. Было в этом что-то что делало их ближе. Чуть развернувшись к султану, так что сидела к нему боком, она съела лакомство и улыбнулась. Одно лакомство было вкуснее другого и довольное личико лишь свидетельствовало об этом.
Нисайем ощутила, как Баязет чуть ближе притянул ее за талию, а другой рукой чуть наклонил голову. Она понимала, что сейчас должно было произойти, взгляд небесных глаз говорил об этом. Волнение вновь окутало ее, а все тело затрепетало в объятиях мужчины, когда он коснулся губами ее губ. Это был ее второй поцелуй,  но совершенно новые ощущения, от которых сердце начинало учащенно биться. Второй поцелуй, оттого, что дядюшка так боялся, что она выйдет замуж, что скрывал свою племянницу практически ото всех, а если приходилось ездить на приемы, то за ней неусыпным цербером стояла тетушка. И лишь один раз ей удалось убежать из-под опеки тетушки. Он был старше ее, был влюблен, писал ей тайно письма. Нисайем тоже думала, что влюблена, хотя на самом деле ей просто было интересно все запретное. И тот единственный поцелуй, скорее был жаждой узнать что-то новое, понять как это. И все же он не вызывал в ней таких чувств. Да и уже практически был позабыт. Так что, по сути, этот поцелуй можно было считать ее первым поцелуем. Ее рука легла едва ощутимо на плечо султана. И совсем не хотелось отрываться от губ, что дарили такие приятные ощущения и от прикосновения которых тело слегка дрожало. Когда  поцелуй закончился, быть может, всего на мгновение. Нисайем тихо произнесла, голосом полным нежности,  глядя в глаза своего Повелителя
- Баязет, - в ее глазах появился тот огонек, что опытный мужчина не спутает ни с чем, огонек разгорающегося желания. Ее ручка, что лежала на плече коснулась его щеки. - Я хочу облегчить твою ношу, мой Повелитель, на сколько это в моих силах, даровать  радость и счастье, - произнесла Нисайем, возвращаясь к его первым словам о ноше, что дарована ему султаном. И она специально не сказала "мой долг или моя обязанность или мое призвание", она сказала "я хочу", говоря тем самым, что здесь и сейчас он не просто потому что так велят традиции, а потому что сама желает это не менее страстно.

Отчего-то Нисайем думала, что султану будет приятно, если она назовет наедине по имени.  Разве не приятно, когда кто-то шепчет тебе нежным голосом твое имя? Только не увидев никакой реакции, решила, что, наверное, совершила оплошность. На будущее запомнила, что не стоит так делать.  Хотя зарекалась она сейчас, а как будет дальше покажет только время.  Слова же Баязета, а именно по имени звала она его про себя, вызвали очередную улыбку и радость в глазах. Он будет звать так ее иногда, значить планирует встречи с ней еще. Это ли не счастье?
- Только наш секрет, Повелитель. Сарма. Мне нравится, - а главное это имя было легче запомнить, чем Нисайем. Ах, как часто поначалу она ошибалась в собственном имени, которое казалось таким труднопроизносимым. Ей было легко адаптироваться в первый же день в гареме Баязета оттого, что почти пять месяцев она жила среди персов. Их обычаи были различны, но все же на столько как обычаи Запада и Востока.
Султан вновь потянул за шнуровку, и сердечко учащенно забилось. На протяжении всего времени, что Нисайем была здесь оно то затихало, когда они просто беседовали, и билось радостно, то начинало биться учащенно от волнения. И наложница была бы готова к тому, что сейчас  Баязет начнет снимать с нее платье, если бы не его слова. Показать себя. Самое трудное было то, что нужно было спешно решить как показать себя? Нисайем понимала, что она должна показывать султану что-то, что он не видел прежде или очень редко, чтобы запомниться ему, чтобы быть в выигрыше перед женами, которые подарили ему детей,  и которым он подарил свою любовь. Просто снять платье, было бы слишком обыденно, так же как просто станцевать или спеть. Наложница соскользнула с колен Баязета. Сейчас нельзя было оплошать. Ах, если бы она знала, что любит султан, было бы проще. И все же одна мысль родилась у нее в голове. Нисайем озорно улыбнулась и направилась к занавескам, что отделяли террасу покоев султана от самих покоев. Баязет видел ее, но не отчетливо, скорее силуэт. Из-за занавесок послышался голос,  который читал стихи, а тело словно вторило словам, облекая слова в образы. 
Жил-был шах, красотою - как месяц в зените,
Словно шах среди лун был он в войске и в свите.
Кипарису по статности с ним не сравниться,
Солнце быть рядом с ликом его устыдится.
Был смятением мира чудесный тот лик,
Кто смотрел на него, погибал в тот же миг.
И тогда, чтоб сберечь свой народ от него,
Сам Аллах превращает в ветер его
Произнося это стихотворение, она постепенно появлялась в комнате и продолжала свой рассказ, плавно двигаясь в покоях, постепенно приближаясь к султану. Один стих сменился другим, но так словно он был продолжением первого, и все это была одна история, просто разные части. Сейчас ее движения стали напоминать языки пламени. И в этом стихе султан, а ведь про него она изначально и вела речь, соединился с ней.
Восточный ветер с пламенем играет,
Он тормошит его и разжигает.
Бьет пламя по рукам его в ответ —
Такой другой игры на свете нет.
Ведет беседу ветер с ним умело,
Чтобы веселье пламенем владело.
Целует ветер пламя, и смущенно
Оно краснеет, смотрит удивленно.
И отвечает пламя ветру:
Нисайем приблизилась к Баязету, скользнула ему за спину
- Желаю, как Сарма усладой быть я для тебя, - прошептала ему почти на ушко и после выскользнула из-за спины и взглянула в глаза, продолжая свой танец, она иногда едва касалась Баязета, но все же самого прикосновения не было. Последние строки она придумывала на ходу и еще больше ослабляя шнуровку, так что если бы султан пожелал, было бы достаточно нескольких движений и платье само бы упало к ногам
-  Желаю, подарить детей, которые прославят их отца
   Желаю стать я светом для тебя
   Но если даже тенью обратишь меня
   Желаю в эту ночь сгореть дотла я    
На последних словах, словно пепел успевший на пол, Нисайем села на полу опустив голову. Во время танца, платье соскользнуло с одного плечика, обнажив его.

Нисайем молилась, чтобы то представление, что она устроила, пришлось по нраву Баязету. Она видела, как он смотрел на нее и уповала на то, что не ошиблась. Замерев, она ждала, пока султан к ней приближался. Сердце трепетало в груди, когда он коснулся ее подбородка, и она поднялась, следуя за его движением.  Только увидев его улыбку, которую успела полюбить, итальянка уже была уверена, что не ошиблась в выборе своем. А то, что он нарек ее новым именем, было великой честью и ее сердце ликовало. Истину говорят, что пути Господа неисповедимы. Думала ли Чиара, жившая у себя на родине о том, какое ее будущее ждет. Она бы посмеялась в лицо тому, кто сказал, что первым ее мужчиной станет османский султан, что только рядом с ним она будет чувствовать себя в действительности как дома. Ее душа, словно вернулась сейчас обратно домой. И рядом с Баязетом не хотелось думать о том, что ожидает ее, когда она покинет его покои. Она  уже даже за день успела узнать, что жены султана, особенно  Хюррем, которую она уже видела, изводили всех наложниц султана. Что ж Нисайем так просто сдаваться не собиралась. Может быть, и выглядела она как ангел, но внутри ее жил настоящий демон. Но демон для ее врагов. А ведь раньше все для нее были врагами и только Баязет, один из немногих дал ей то, что никто не давал. Ощущение радости и счастья без условностей.  Она выросла среди интриг, убийств и не известно, где нравы были суровее в женском гареме или в замке герцога. 
- Мой Повелитель, - тихо произнесла наложница, касаясь щеки султана и улыбаясь. - Умерла Нисайем, но родилась Сарма, родилась для ее Восточного ветра.
И как хорошо, что она успела договорить фразу, прежде чем Баязет легким движением обнажил второе плечо. Платье скользнуло по телу теперь уже Сармы и упало к ее ногам.  Дыхание перехватило, а сердце замерло, чтобы потом с новой силой забиться, когда султан подхватил свою наложницу на руки и понес в сторону ложа.  Она слегка приобняла его за шею и смотрела в глаза. Сколько бы она не знала, что ее ожидает впереди, но когда все это начало происходить с ней, то волнение было таким же, как если бы она ничего и не знала. И только глаза цвета неба дарили немного спокойствия и уверенности.
Мгновение и вот она лежит на ложе, а Баязет нависает над ней, сняв рубашку, и  кладет ее ручку себе на плечо. Рука скользит по плечу, чувствуя под пальчиками его кожу, как сжимаются мышцы, она скользит по спине, а после стремится к груди туда, где бьется сердце. Ей это ново, интересно.  На щечках появляется румянец, а дыхание становится прерывистым от волнения и совершенно нового ощущения и желания касаться. Касаться его, целовать его, стать с ним единым целым. А после вторая рука скользнула на грудь и они обе поднялись вверх медленно, изучающе.
- Повелитель, в твоих глазах я вижу небесный океан, в котором я тону и забываю весь мир, который меня окружает, - чуть приобнимая Баязета, Сарма слегка поднялась и коснулась его губ, снова желая ощутить их вкус, их прикосновение. Внутри же все трепетало, но то бы не испуг и не страх перед Баязетом.

Отредактировано Нисайем (2012-02-23 20:17:44)

Больше всего Сарма боялась того, что султан может оказаться груб. На Западе с детства твердят, что сладострастие это грех, что близость должна быть только для продолжения рода, что грешно получать удовольствие от близости. И все носят подобные маски. Мужчины же предаются греху по праву сильных, женщина же из благородной семьи, набожная не может позволить себе подобного. Особо набожные, говаривали, даже с мужем в постели были в одежде и никогда не обнажались. А весь процесс сводился лишь к тому необходимому минимуму, чтобы зачать ребенка. Наверное, если бы в такой семье выросла итальянка, то она сейчас бы умерла от стыда и уж точно бы добровольно не возлегла на ложе с султаном. Только Сарма выросла в семье, в которой были попраны все запреты, все моральные устоит. Еще,  будучи ребенком, она наблюдала порочные и откровенные картины. И поэтому для нее не было открытием, увидеть обнаженное тело мужчины, у нее были лишь страхи и опасения о том, как все будет. И все же видеть и чувствовать это совершенно разные вещи.
Баязет был с ней нежен, нетороплив, он искусно разжигал в ней пламя, когда последние капли волнения и страха уйдут прочь. Ее сердце замирало от восторга, когда Сарма ощущала жар его тела, смотрела на него, такого величественного с такими прекрасными глазами.  В свете пламени свечей он казался ей героем, сошедшим со страниц древних легенд. Рядом с ним она забывала обо всем и все открывала для себя впервые. Его Сарма, только его. Она и не думала, что встреча с ним изменит многое, что она с радостью будет готова вручить ему себя, и теперь у нее было в тысячу раз больше желания и причин стремиться вновь оказаться с ним, провести тысячи ночей. И не хотелось думать о том, что ожидает ее за дверями покоев. Все исчезло, был только он. И вряд ли бы она смогла сыграть такие чувства, если бы не испытывала их и в этом ей повезло.
-  Ты, мой Повелитель, самый прекрасный мир, самый желанный, - мужчина приблизился к ней вплотную, так что она могла ощущать не только под пальчиками жар его тела, но теперь и почти каждой своей частичкой.  Она даже чувствовала биение его сердца. Ей как-то рассказывали об одном предании, что когда люди целуются, то они обмениваются душами. Не хотелось думать о том, сколько до нее женщин целовали эти губы нежнее и прекраснее, которых нет в мире. Хотелось верить в красивое предание. Ее ручки скользили по его телу, губы отвечали на поцелуи, как и тело откликалось на его прикосновения. Когда одна рука коснулась ее груди, а другая – бедра, по телу прошла дрожь. Непередаваемые ощущения. Баязет открывал для нее неизведанный мир, он был ее путеводной звездой, ее солнцем. Пламя страсти, того постыдного, как сказали бы на Западе, но такого прекрасного разгоралось внутри нее. Конечно, ей было страшно и она волновалась, но только от того, что не знала, как это будет, опасалась, что что-то может сделать не так. Но султан был нетороплив, давал привыкнуть к его прикосновениям, чтобы они не напугали ее, а напротив, чтобы после этой ночи Сарма сама стремилась к нему и так и будет. А его слова, они успокаивали, убирали страхи словно
- Мои глаза, мои губы, мое сердце – все принадлежит тебе, мой Повелитель, вся я полностью и без остатка отныне и на всегда твоя, - мысли же уже начинали путаться, ведь вскоре им не будет здесь места, а будет место только чувствам, страстным объятиям и прикосновениям, дыханию, что станет одним на двоих и сердцам, звучащим в унисон. Влекомая желанием, она коснулась его плеча, шеи губами.

Любовь, чувство, которого Сарма никогда не знала. Не знав его, она не могла понять, что все то, что пробудил в ней Баязет и есть любовь. Она поймет это позже, когда осознает, что ей даже дышать без него трудно. Сейчас же новые и неведомые ей чувства охватили сердце. Его прикосновения, поцелуи, они унесли ее далеко от грешной земли. Страх и волнение постепенно покидали ее, чем больше ей овладевало желание.  И боль была последней преградой на пути к блаженству, о котором свидетельствовал и стон  наслаждения, слетевший с ее губ и потонувший в поцелуи. А после настало ощущение, будто она парит в небесах и лежа  на спине, тяжело дыша, она улыбалась.
- Я, наверное, умерла и попала в рай, - произнесла она, глядя в глаза, прекраснее которых и не было в ее жизни. Сарма устроилась на груди Баязета, и постепенно сон овладел ими. Лишь только звезды и луна, что не дремлют по ночам, и что стали свидетелями случившегося, словно оберегали их сон.
Любовь бывает разная: спокойная и терпеливая, отстраненная, восхищенная, подобная огню, что сжигает все вокруг, толкающая на безумства, собственническая. Время покажет, какая же любовь наполнило сердце, что ранее не знало ее.
А сейчас они спали. Сарме даже во сне рядом с ним, снился он. Лежа уже на спине, прикрытая прозрачной вуалью, она улыбалась. Ее лицо даже во сне светилось счастьем.
Не слышала Сарма, как проснулся ее Повелитель, как давал указания и как слуга принес таз с теплой водой и полотенце. И только осторожные прикосновения влажным полотенцем вырвали ее из сладостных объятий. Еще пребывая в состоянии, когда сон не окончательно покинул, на грани между миром сна и реальностью, наложница улыбнулась, и едва слышно с ее губ сорвалось имя ее Повелителя
- Баязет, - постепенно она возвращалась в реальность. Ее ресницы чуть вздрогнули и вскоре уже голубые глаза смотрели на султана. Вначале с легким удивлением, потом слегка смущенно, когда она увидела, как Баязет стирает мокрым полотенцем кровь, что осталась на ножках и что была последней жертвой, ознаменовавшей начало новой жизни, и что отныне Сарма превратилась из девицы в женщину, женщину, которая принадлежала ее Повелителю.  Повинуясь, словам Баязета, наложница перевернулась на животик, скрестила руки на подушки и положила голову на них, повернув ее набок, так что могла видеть повелителя. Она отчего-то думала, что подобным султан не занимается, что это обязанность слуг. Но была рада, что другие не будут к ней прикасаться после столь сокровенного таинства. "А быть может это у них такие традиции, но почему мне об этом не сказали?" - размышляла она, глядя на мужчину.
- Повелитель, это такая традиция? После мне следует омыть тебя? - Рядом с ним она была словно ребенок, лишенный всякой злобы. Ее внутренний демон сейчас словно крепко заснул, чтобы набраться сил и впиться в ее врагов. Баязет же был ее покоем, ее счастьем, ее защитой, так ей казалось.

Смех Баязета вновь ознаменовал то, что Сарма ошиблась, опять напутала. Но она была готова ошибаться постоянно, говорить глупости, чтобы Повелитель ее смеялась. Ведь когда смеешься, то и душа с сердцем радуются, а человек такое создание, которое всегда ищет счастья, даже если это правитель огромной империи.
- Я хочу узнать все ваши обычаи, чтобы смотреть на этот мир твоими глазами, мой Повелитель, - произнесла наложница искренне от всего сердца.  Она действительно желала как можно быстрее понять и усвоить все обычаи, ведь это ей поможет понять Баязета еще лучше и  выжить в гареме. Тем временем рука ее султана, держащая полотенце, скользила по ножкам ее и эти прикосновение были столь же приятны, как и те, что были в пылу страсти. Ее сердце ликовало от осознания того, что султан сам, по своему желанию, а не потому что так велели традиции, заботится о ней, омывает.  Когда Баязет закончил омывать ее тело, и следов минувших событий не осталось, она вновь перевернулась к нему и легла на спину, точнее присела, глядя в глаза
- Мне бы очень хотелось этого, - омыть султана в бане, на губах засияла улыбка. Подумалось, что не многие и этой чести удостаивались из наложниц, стать еще ближе. Тем временем она вновь легла на кровать, когда Баязет навис над ней и в следующее мгновение звонкий и заразительный смех наполнил комнату и близь лежащие коридоры. Нисайем боялась щекотки, хорошо, что Баязет щекотал ее недолго, а то ведь разбудили бы они весь дворец. Хотя пусть все слышат их счастье.
- Говорят, когда человек смеется искренне, то душа и сердце его смеются, потому что счастливы, а мои счастливы безмерно, мой Повелитель, - Сарма коснулась губ своего султана, и устроилась у него на груди
- Снова и снова я смотрю в твои глаза –
Ты все, что я желаю...
Ты пленил меня...
Я хочу обнимать тебя,
Я хочу быть близко к тебе.
Я не хочу отпускать тебя.
Я хочу, чтобы эта ночь никогда не кончалась, - тихо произнесла она, ощущая, как его пальцы касались ее волос. Когда Баязет заговорил о других красавицах с ее земель, наложница  чуть нахмурилась, хорошо, что Баязет в этот момент не видел ее лица. Даже мысли о других теперь не хотела она допускать. Сарма только познала, что такое счастье, она им еще не насытилась, а от того, никому не хотела отдавать свой источник радости. Но поборов первые свои эмоции, она с легкой улыбкой на губах приподнялась и взглянула Баязету в глаза
-  Тогда я надеюсь, что мой Повелитель, ты никогда не найдешь тех земель, - игриво изображая ревность, произнесла Сарма и улыбнулась весело.  - Хотя теперь это мои земли. Здесь, где мое сердце, -  она провела рукой по щеке своего султана и, поцеловав его в грудь, вновь там устроилась
- Обязательно скажу. Для меня это великая честь. И я буду носить имя, данное тобою, мой Повелитель, с достоинством, - она улыбнулась, ее рука неспешно поглаживала мужчину чуть ниже груди по животу.
- Знаешь о чем, я мечтаю сейчас, мой Повелитель? Мечтаю встретить рассвет в твоих объятиях, смотреть как первые лучи солнца, коснутся неба, твоего лика и отразятся в твоих глазах, - а еще она мечтала не покидать этих покоев, зная, что там за дверями не будет того счастья, что здесь.

Когда  Баязет задал вопрос, на мгновение Сарма насторожилась, подумав, что она сделала что-то что не понравилось султану, но тон ее голоса успокоил. Он не укорял, и не ждал оправданий, так что наложница не стала извиняться, а только поцеловала его в грудь. Все тысячи нельзя, царившие в гареме, здесь словно отступали. И итальянка догадывалась, что это скорее заслуга самого султана, а не традиций. Не зря ей Айше Калфа сказала, что султана любят в гареме, что он добр и справедлив. А ведь об османских правителях в Европе ходили ужасные слухи, но то лишь слухи. Некоторые правители Запада были намного ужаснее. Баязет же был добр, терпелив и мудр.
- Государственные дела, - повторила она. - Как жаль, что ты, мой Повелитель, не можешь их отложить, - произнесла наложница с легкой грустью. Но она не собиралась капризничать и говорить, дескать, ты же султан и можешь отменить все дела. Она, выросшая в семье герцога, прекрасно знала, что мужчины редко откладывают дела ради женщин. Ночь время женщины. Хотя были и такие как ее отец, которые занимались лишь тем, что тратили состояния и предавались веселью, жалкие люди. Баязет же был не такой, она видела, она это чувствовала.
- Мое сердце будет тосковать по тебе, мой Повелитель, как только мы расстанемся, если бы я могла стать тень, которая никогда  с тобой не разлучается, следуя за тобою, - легкий вздох. Наверное, она бы это сказала в любом случае, только сейчас это действительно чувствовала и  более всего боялась, что не увидит его следующей ночью. Впрочем, она постарается, чтобы эта ночь не была последней.
- Я буду много учиться, мой Повелитель, чтобы ты мной гордился и рожу тебе шехзаде, если будет на то воля Аллаха, - она чуть приподнялась, чтобы поцеловать его, а после, устроившись на груди, слушать его ровное, глубокое дыхание, боясь пошевелиться, так как не хотела нарушать его сна. Лежа в ночь и глядя через тонкие занавески на небо Сарма, думала о том, что сейчас она самый счастливый человек и что за такое счастье можно бороться. Постепенно сон овладел и ею.
Проснулась она раньше султана, когда первые лучи солнца скользнули в комнату. Сарма лежала рядом со своим повелителем. Она чуть приподнялась и просто смотрела на спящего мужчину. В лучах солнца он был столь же прекрасен, как и в свете от пламени свечей. Ей хотелось его поцеловать, но она боялась нарушить его сон, так что осторожно соскользнула с кровати, надев халат синего цвета с серебряной вышивкой, который специально положили рядом, на случай, если султан решит оставить наложницу до утра. Теперь при свете солнца она могла оглядеть комнату. Итальянка давно отметила, что у мусульман нет картин, нет статуй, потому что считается грехом изображать что-либо, что создано Аллахом. Сарма прошлась по комнате и  направилась к небольшом резному столику, просто посмотреть.

Сарма с интересом разглядывала предметы искусной работы, которые находились на столе.
Она отчего-то вспомнила, как в детстве любила пробираться в кабинет отца, в котором он, к слову, редко вообще бывал, садиться за его письменный стол и представлять, как она пишет приказы. Маленькая девочка гордо держала головку и старательно выводила буквы. За этим дело ее заставала дуэнья, наверное, единственный человек, который любил в детстве Чиару и который так рано ее покинул из-за болезни вместе с пятилетней сестрой. Дуэнья качала головой и шутливо называла свою воспитанницу "маленькой госпожой", а девочка гордо приподнимала подбородок
- Маленькая госпожа, пора идти заниматься, учитель ждет, - произносила дуэнья с улыбкой
- Мария, я не хочу сегодня заниматься. Учитель опять будет заставлять меня писать цифры, а я хочу послушать о звездах и дальних странах, - недовольно хмурилась Чиара
- Мы его об этом попросим, и он обязательно расскажет, когда придет время. А сейчас нужно идти, отцу не понравится, что мы заняли его кабинет, - Мария брала девочку и вела на занятия, а  на следующий день все повторялось вновь.

Сарма пребывала в задумчивости, вспоминая сцены прошлого, когда неожиданно крепкие руки схватили ее за талию. И прежде, чем она поняла, что кроме султана это сделать некому, она вскрикнула тихо и тут же расслабилась, услышав смех Баязета, хотя сердечко учащенно стучало.
Она не успела ничего сказать, так как в этот момент двери отворились, и в комнату ввалился слуга. Быть может, на Западе, сие не вызвало бы испуга или стеснения, так как порою слуги наблюдали откровенные сцены своих господ, а возле ложа короля в первую брачную ночь, так и вообще могло стоять все приближенное окружение. Даже первая брачная ночь проходила под пристальными взорами, отделяемыми лишь тонкими занавесками, но на Востоке были иные законы, так что Сарма, как только Баязет разомкнул объятия, спряталась за ним и не выглядывала, пока они вновь не остались наедине. Тогда-то, она  улыбнулась, глядя в глаза небесные
- Доброе утром, мой Повелитель, - приветствовала она его словами и легким поцелуем. Сейчас она увидела, каков он в гневе и каков в милости, разительный контраст. Наложница надеялась, что ей не придется на себе испытать гнев ее любимого мужчины, Повелителя ее сердца. Она желала видеть этот озорной огонек в его глазах, который делал его похожим на юношу. Сам султан носит ее на руках. Сердце радостно стучало. Пока Баязет нес наложницу на террасу, она положила голову ему на плечо. Они оказались на террасе, и когда Сарма увидела открывшийся ей вид, то от восхищения у нее дыхание захватило.
- Воистину, прекраснее вида я не видела никогда. Даже вид с башен Чивита ди Баньореджо или вид на Рим с самой высокой башни не может сравниться с этим, - султан обнимал ее, стоя позади, а  Сарма, скрестив руки, накрыла его руки своими. - Этот вид достоин кисти самого искусного художника и взгляда самого талантливого поэта, мой Повелитель.
Сарма вдыхала свежий морской воздух и взглядом устремилась на террасу, куда показывал Баязет. Зато недолго время, что она провела во дворце, а точнее между посещением ею Валиде и посещением покоев Баязета, итальянка успела узнать не много, но для начала самое важное кто является кем в гареме. И она знала, что Самира единственная дочь второй жены султана Махидевран. Удивительно, не смотря на то, что она родила дочь, Баязет взял ее в жены. Видимо, он очень любил вторую жену. От этой мысли она чуть нахмурилась, но тут же улыбнулась
-  Счастливый тот, кто имеет дружную семью, - процитировала одного мудрецы наложница. - Ты скучаешь по своей сестре, мой Повелитель? Разве нужен повод, чтобы увидеться с родными? Почему нельзя просто пригласить ее? - Семья султана. Люди, которых она не знала, кроме Валиде. Как они восприму ее? То, что жены будут настроены враждебно, она понимала и была бы разочарована, если бы все было иначе. Но с дочерью его, сестрой и матерью Сарма хотела найти общий язык, так ей будет проще добиться своего.

Сарма лишь улыбнулась на  слова Баязета о том, что Рим гаснет под светом османского величия. Она и не думала защищать земли, на которых родилась. Она видела погрязший во грехе Рим, слышала о том, как взошел на папский престол, последний Папа. Ее сердце не было полно гордости за ее родину. Только искусство ценила она, потмоу что прекрасные художники, поэты, музыканты, создавали произведения, которые должны были стать великими и оставаться ими через множество веков.  Быть может, если бы у нее была та самая дружная семья, которая осталась там, итальянка бы и стремилась вернуться к ним и ее дом был бы самым прекрасным, как становятся прекрасными любые вещи, о которых мы тоскуем. Но Чиара легко перевернула эту страницу своей жизни, став Нисайем, а теперь Сармой. В глубине души ей всегда хотелось иметь дружную, любящую семью, особенно в детстве, но с годами она откинула эти бесполезные мечты и понимала, что такого никогда не будет.  Говорят, у человека должны быть корни иначе он потеряется в этом огромном мире. Сарма же еще не нашла места, где можно было пустить корни, место, которое станет домом. Хотя сейчас, в этот момент, она была уверена, что нашла. Здесь, рядом с Баязетом.
Она еще немного постояла на балконе, любуясь отрывшимся видом и задумчиво глядя вдаль, но нельзя было заставлять ждать Повелителя.
- Пусть этот день будет таким же прекрасным, как и его начало, - тихо произнесла наложница, разворачиваясь и направляясь в покои. Баязет уже сидел на высоких подушках, а завтрак был накрыт. Сарма приблизилась к нему и присела рядом. Признаться она тоже чувствовала, что проголодалась. От вчерашнего волнения не было и следа. Сейчас только счастье наполняло сердце. Она думала, что бы съесть первым, когда  Баязет задал вопрос.  Игриво улыбнувшись с озорным блеском в глазах, Сарма посмотрела на султана и перевела взгляд на еду. Немного поерзала, и с детской непосредственностью стала приглядываться к блюдам. Ах, от волнения и сумрака, она плохо запомнила, как выглядела эта сласть, но очень хорошо помнила ее вкус, так ей казалось. На столе было несколько блюд, похожих на Сарму.
-  Я сейчас вспомнила, мой Повелитель, одну игру. Когда завязывают глаза и на вкус нужно определить блюдо. Может, усложним задачу? - Лукавый взгляд, когда  она берет в руки платок и ждет одобрения или отказа Баязета. - Если я угадаю правильно, то будет мне наградой твой поцелуй, султан моего сердца, - Сарма чуть наклонила голову на бок, глядя на Баязета, напоминая маленького ребенка, который просит поиграть с ним.